Домой ▪ Все только начинается ▪ Дорога вся белая - Элигий Ставский

Меня захлестывала обида. Игорь шел наклонив голову. Потом остановился.

- Пойдем выпьем. Пусть она идет домой, — сказал он.

- Что я тебе сделал?

- Лично мне ничего. Просто это не то место, где можно быть идиотом. Пойдем выпьем, я тебе объясню.

Он положил руку мне на плечо. Я мог бы его ударить, но он смотрел мне прямо в глаза. Он всегда мне нравился. Я сбросил его руку.

- Постой здесь, — сказал он. — Я принесу денег, и мы пойдем.

- Нет, — сказал я.

Подошла Ира, посмотрела на нас, взяла под руки, и мы пошли. В воде отражались огни. Вода была черная, и от нее веяло холодом. Левый глаз стал заплывать. Кровь на губе запеклась. Мы шли молча. Мне хотелось, чтобы Игорь ушел. Воздух был синий и свежий. Прошло несколько моряков с девушками. Противоположный берег был едва виден, и дома там только угадывались. Ира просунула руку ко мне в карман и обхватила мою руку.

- Надоело все, — сказал Игорь. — Что-то надо делать. Я пойду.

- Пойдем к нам, — предложила Ира.

- Нет. У вас брать нельзя. У него можно, — он хотел обнять меня, — а у вас нельзя. Я пойду.

- Домой? — спросила Ира.

- Нет, я пойду на вокзал. Посмотрю, как уходят поезда. Мне это помогает.

Он вырвал из блокнота листок, записал свой телефон и сунул мне. Вышел на середину улицы, остановил первую же машину и уехал.

Мы бродили с Ирой по набережной. Потом пошли на Марсово поле. Ира ни разу не вспомнила, что было в ресторане.

Я проводил ее и возле парадного, пока дежурная открывала дверь, поцеловал.

- Иди уж, — сказала Ире дежурная, бренча ключами.

Ира посмотрела на меня и пошла. Дежурная закрыла за ней дверь.

Я возвращался по пустым улицам и держал возле глаза пятак. С ревом проносились грузовики, груженные углем, и машины с хлебом. Мигали на пустых перекрестках светофоры. Часто проезжали свободные такси. Некоторые подъезжали ко мне и притормаживали. Шоферы оборачивались. Но ехать, чтобы скорее попасть в общежитие, мне не хотелось. Опять дверь будет закрыта на крючок, надо стучать, кто-то проснется, и опять надо молчать и терпеть. Лучше было идти и идти. Город лежал пустой, и он принадлежал мне одному.

Утром Алексей Иванович посмотрел на меня, прищурил глаз и сказал:

- Хорош.

Я пошел в душ. Закрыл дверь и посмотрел в зеркало. Вместо левого глаза была видна щелка. Нижняя губа раздулась. На щеке была ссадина. Я сел на табурет и задумался. Можно было пойти в поликлинику, но для этого нужно что-то сочинять. Я махнул рукой, помылся н пошел на работу.

В цехе у моего станка сразу же выстроилась очередь. Ребята смотрели на меня и подмигивали. Больше всего старался Женька Семенов. Он по-прежнему думал, что пластинки взял я. Я молчал. Мне было наплевать.

В тот день, незадолго до звонка, с Нюрой стало плохо. Она выключила станок и села на табурет. К ней подошел мастер. Потом подбежали ребята. Я тоже хотел подойти, но увидел возле нее Лешку и не пошел. Кто-то побежал звонить по телефону. Возле Нюры собрался весь цех. Приехала «скорая помощь». Врач сказал, что это аппендицит. Нюру хотели положить на носилки, но она не легла. Санитары взяли ее под руки и повели к машине. Она была совсем бледная, скорчившаяся и маленькая. Все лицо было покрыто потом, будто дождем. Вместе с ней уехали Лешка и Васька Блохин.

Лешка вернулся ночью. Я лежал в кровати и читал «Поднятую целину». Алексей Иванович что-то писал. Лешка говорил с Алексеем Ивановичем, и я услышал, что операция прошла благополучно.

Несколько дней я не мог показаться на улице. После работы сидел в библиотеке и выходил только, чтобы позвонить Ире. И еще сходил в ателье, заказал костюм. Закройщик повертел перед моим носом сантиметром и сказал:

- Будет готов через два месяца...

Мне нужно было скорее. Мне хотелось к маю. Я вынул бумажник. Он быстро сунул деньги в карман, и мы стали приятелями.

Я шел в общежитие и ругал себя. В марте я не послал маме ни копейки, в апреле тоже не мог послать. В парке было грязно. Земля под ногами расползалась, и я заметил, что на кустах почки уже большие.

Глава вторая

Было воскресенье. Алексей Иванович еще ночью уехал на Красное озеро ловить щук. Он всегда ездил только на Красное озеро. Лешка ушел играть в шахматы. И я остался в комнате один. Я подошел к окну и посмотрел вниз. На улице было солнце. Дети тащили за собой на веревочках игрушки. Автомобили проезжали посредине улицы медленно и осторожно. Голуби не боялись ни людей, ни машин. Клевали пшено и спокойно расхаживали.

Мне казалось, что я не видел Иру уже несколько лет. Но завтра мы могли встретиться. Синяки у меня прошли, и остались только желтые пятна. Одно на щеке и второе возле глаза. Я чувствовал себя все эти дни как-то неуверенно и как будто ждал, что со мной что-то случится. Мне надоело думать и надоело защищаться. Алексей Иванович смотрел на меня осуждающе. Лешка уходил из комнаты, как только мы оставались вдвоем. Мастер выступил против меня на собрании, а кроме того, он давал мне самую плохую работу, и я знал, что в этом месяце получу меньше всех. Васька Блохин перестал со мной здороваться. Васька никогда не был моим другом, и, в общем, он мне был безразличен. Но он не здоровался демонстративно. Вчера, после смены, когда я платил ему взносы, он перелистывал мой билет так, точно этот билет был фальшивый. Я молчал. Он возвратил мне билет, и мы не сказали друг другу ни слова. Я не представлял, что будет дальше. Я хотел только одного: увидеть Иру. Я говорил себе, что все на свете не так и важно. Нужно только, чтобы мы были вместе. И больше ничего.

Из открытой форточки до меня долетали с улицы голоса, смех и гудение машин. Я мог заниматься и в комнате, но решил, что пойду в библиотеку. Я закрыл форточку, достал из чемодана тетрадь, потом заглянул за шкаф. Чертежей я не увидел. Стоял только один чистый лист. Наверно, Лешка все сделал и отнес чертежи в цех. Возможно, он даже начал делать упоры.

По дороге в библиотеку я зашел в зал, чтобы узнать, как дела у нашей команды. Наш завод играл с другим заводом. В каждой команде было по пятнадцать человек. Мне тоже предлагали играть, но только на двенадцатой доске, и я отказался.

Столики стояли двумя рядами. Девять партий уже закончились, и счет был 7:2. Наша команда проигрывала. Одно очко отвоевал Лешка, и две партии были ничейные. Лешка играл на первой доске и победил на двадцать третьем ходу. В дверях стоял Женька Семенов. Когда я вошел, он сказал:

- Собираю на венок.

Наши ребята ходили хмурые. Было тихо, и все разговаривали шепотом. Виктор Баженов, из третьего цеха, спорил с рыжим парнем из другой команды. Они разбирали партию и хватали друг у друга из рук фигуры.

– Нет, ты поставь эту пешку, – говорил парень.

– Ты сам не хватай!

– Вам бы в рюхи играть.

– Подождите, вот футбол начнется.

– Ногами вы можете. Это точно.

Я вмешался и сказал:

– В прошлом году вам сухую сделали?

– В прошлом году у меня рояль был.

– А на лыжах вас тоже что-то не было видно.

– Не было времени, чтобы с вами пачкаться.

– Знаем, как у вас не было времени. В газете читали.

– Не хуже вас как-нибудь работаем.

– Вот там и было написано.

Мы стояли и спорили. Ребят вокруг становилось все больше. Потом нас всех вместе попросили в коридор. Мы вышли в коридор и спорили там. Потом пришел комендант, и все кончилось. Я уже повернулся, чтобы уйти, но меня вдруг окликнул Лешка. Я удивился: не мог понять, что ему нужно. Он сказал, что на пару слов. Он не смотрел на меня, а говорил куда-то в сторону и морщил лоб. Я решил, что разговор будет об упорах. Я не соглашусь, и пусть он продолжает работать один.

Мы прошли немного по коридору.

– У Нюры высокая температура. Ты это знаешь? – сказал Лешка.

– Знаю.

Мы остановились возле окна.

– Ну вот...

Лешка замолчал. Я видел, что он чего-то не договаривает. Одно время мне хотелось, чтобы мы с ним помирились. Но теперь я уже стал привыкать к нашим отношениям. Я так и не понимал, что ему нужно.

– А тебя самого никогда не резали? – спросил он.

– Нет.

– Ну, ладно. А ты чего же в шахматы не играл?

– Слушай, ты говори, что ты хочешь.

Неожиданно перед нами вырос Женька Семенов. Женька сказал, что счет стал 8:2, и убежал. Лешка порылся в карманах. Вынул квадратик бумаги.

– Это тебе.

Я развернул и прочел. Всего несколько слов. Нюра просила, чтобы я зашел к ней. Внизу стояла дата. Записка была написана два дня назад, а Лешка ходил к Нюре каждый день. Значит, он носил записку в кармане. Я решил, что надо пойти к Нюре. Она была больна, и это просто товарищеский долг. Но потом я подумал, что идти все же не следует. Я ничем ей не помогу, и только опять все запутается.

Я взял с подоконника тетрадь и повернулся к Лешке:

– Все?

– Все.

Я хотел идти, но он удержал меня за рукав.

– Если пойдешь к ней, будешь последний подлец. Понял?

Меня взорвало:

– Это не твое дело, и чужих записок не читай! Много на себя берешь!